Немецких кладбищ в Казахстане увижу вымытый гранит...
Немецких кладбищ в Казахстане увижу вымытый гранит, Отмечу это в ресторане с душой, она всегда горит, Глотая новые поленья, дабы до утренней звезды Спокойно спали поколенья в окрестностях Караганды, — Проснусь, Шолпан* моя не в духе: под утро три часа подряд В шубейках плисовых старухи на чистом дойче говорят, А я-то думал: эту бабку и эту бабку видел там, Где вы с меня сорвали шапку, когда я ползал по кустам В киношной тьме, когда калина цвела не в поле у ручья, А где “Падение Берлина” происходило в три ручья От радости. Посею шапку на свадьбе Марты с Абдуллой, Во сне башку засуну в топку: нет шапки — голова долой, Но я в Карелию поеду, погост увижу в Повенце, Опухшерожую Победу в терновом пропитом венце, В медвежьегорском книготорге “Цветы” Жигулина возьму, Не восприму стиха, в восторге проклявшего свою тюрьму, А там века затеют козни, и Петр потребует хвалу, И на руинах царской кузни ищу остывшую золу, — Кует кузнец, сверкая горном с вершины взятой высоты, И в ресторане забугорном цветут полярные цветы, Но не огонь глотаю, кстати, и не слезу глотаю, чай, Глотаю кофе в Куфферате, лугов густозеленый чай, А в Казахстане — буду снова, убогую покину Русь И в качестве орла степного на скифской бабе отосплюсь.
Бар. Полночь. Смог, приоткрыта дверь... Всех посетителей будто бы растворили, За стойкой бара сидела — Смерть, Вы о своем, о чем-то с ней говорили.
Почти неслышно, тихо, как тет-а-тет, Как два любовника или хороших друга... И только Смерть одна знала твой секрет, И было лето, но завывала вьюга...
Вы пили пиво и виски, курили оба, Смеялись шуткам общим в особый вечер, И Смерть сказала, что подождет у гроба, И это станет вашей последней встречей.
Пока же рано, взглянул и забудь, приятель, Вы все под Богом, а я где-то тут внизу. Одной секунды взгляда, поверь мне, хватит, Ты погуляй-поживи, еще загрызу!
Тебе пока, ковбой, предстоит не мало — Борьба, отчаянье, гордость или победа. Любовь лишь капля, та, что на дне бокала И губит в книгах, в жизни ей смерть неведома.
Судьба? Она — сука, только не панацея, И это значит — не складывай смирно лапы. Я, знаешь, добрая... — молвила Смерть, хмелея. Хотя не с каждым смеяться, не с каждым плакать.
И не ищи меня, надо — сведет нас время, А раньше срока с бравадой, не нарывайся. Побереги себя — сбрую проверь и стремя, И если сделал что-то уже — не кайся...
Последний тост под утро встряхнул все мысли, Смерть взяв косу свою, поплелась из бара: Пока, бывай, дружок и давай, не кисни, Хотя, ты знаешь, мы не плохая пара.
Веселье в ночном кабаке. Над городом синяя дымка. Под красной зарей вдалеке Гуляет в полях Невидимка. Танцует над топью болот, Кольцом окружающих домы, Протяжно зовет и поет На голос, на голос знакомый. Вам сладко вздыхать о любви, Слепые, продажные твари - Кто небо запачкал в крови - Кто вывесил красный фонарик - И воет, как брошенный пес, Мяучит, как сладкая кошка, Пучки вечереющих роз Швыряет блудницам в окошко… И ломится в черный притон Ватага веселых и пьяных, И каждый во мглу увлечен Толпой проституток румяных… В тени гробовой фонари, Смолкает над городом грохот… На красной полоске зари Беззвучный качается хохот… Вечерняя надпись пьяна Над дверью, отворенной в лавку… Вмешалась в безумную давку С расплеснутой чашей вина На Звере Багряном — Жена.
Да разве это жизнь — в квартете взоров гневных, В улыбках, дергаемых болью и тоской, И в столкновениях, и в стычках ежедневных Из-за искусства, угнетенного тобой - Да разве это жизнь — в болоте дрязг житейских, В заботах мелочных о платье и куске, В интригах, в сплетнях, в сальностях лакейских С физиологией гнусней, чем в кабаке - Да разве это жизнь, достойная поэта, Избранника сердец, любимца Божества, Да разве это жизнь — существованье это - И если это жизнь, то чем она жива - Она жива тобой, цветком махровым прозы, Бескрылой женщиной, от ревности слепой, Тупою к красоте и к окрыленьям грезы. Тобой рожденная, она жива тобой! Она жива тобой, мертвящею поврагой Природы, лирики, любви и Божества, Тобой, ничтожною, залившей черной влагой Мои горячие и мысли, и слова. Разбитою мечтой, причиной катастрофы Поэта творчества вовеки ты пребудь. Ты — бездна мрачная! ты — крест моей Голгофы! Ты — смерть моя! ты — месть! в тебе сплошная жуть. Я так тебя любил, как никого на свете! Я так тебя будил, но не проснулась ты! Да не пребудешь ты пред Господом в ответе За поругание невинной красоты!
Мои мечты и чувства в сотый раз Идут к тебе дорогой пилигримов. _В. Шекспир
Мимо ристалищ, капищ, Мимо храмов и баров, Мимо шикарных кладбищ, Мимо больших базаров, Мира и горя мимо, Мимо Мекки и Рима, Синим солнцем палимы, Идут по земле пилигримы. Увечны они, горбаты, Голодны, полуодеты, Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета. За ними ноют пустыни, Вспыхивают зарницы, Звезды встают над ними, И хрипло кричат им птицы: Что мир останется прежним, Да, останется прежним, Ослепительно снежным И сомнительно нежным, Мир останется лживым, Мир останется вечным, Может быть, постижимым, Но все-таки бесконечным. И, значит, не будет толка От веры в себя да в Бога. … И, значит, остались только Иллюзия и дорога. И быть над землей закатам, И быть над землей рассветам. Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам.
